Хозяевам с маленькими детьми остались две небольшие комнаты.
После румыны продолжили свое обустройство – удалили часть забора со стороны ул. Свердлова, а во дворе принялись за вырубку двух рядов сливовых деревьев, урожай на них выдался богатым, и сливы только начали спеть. Бабушка Саня и тетя Рая кинулись к ним: что вы, дескать, делаете?! Солдаты, направив на них автоматы, пригрозили, что если они не уберутся, то их здесь же расстреляют.
На следующий день они вывели из сарая корову. Бабушка и тетя, повиснув на ней, кричали, что уж корову они им не отдадут! Только благодаря этой корове их семья выжила в страшный голод в начале 30-х! И сейчас, когда коровы не станет, чем им тогда кормить малышей? Они кричали, что без коровы дети умрут! Захватчики скопом с трудом оторвали женщин от коровы и отшвырнули их с такой силой, буквально влепив в стену сарая.
Кроме того, рядом с коровником был расположен сарай, а в нем – зерно, картофель и другие продукты. Все это они тоже конфисковали, а также и то, что росло в огороде. Предупредили, что хозяева и их дети должны забыть туда дорогу, а увидев их на огороде, примут за партизан и застрелят на месте.
Женщинам ничего не оставалось, как покориться и уже молча наблюдать творящийся в их дворе беспредел. В первую очередь они бросились в дом, чтобы увести детей подальше от окон, чтобы те не видели, как их корову-кормилицу румыны разделывают здесь же, под окнами. Для костра стали использовать те же сливовые деревья. Румынская кухня располагалась немного далее, на пустыре. Там они готовили для всей своей армии обеды из продуктов, конфискованных у станичников.
Справившись с разделкой коровы, привезли доски и прямо во дворе соорудили две очень длинные поилки - лошадям. Затем в колодец опустили два насоса, и эти насосы стали качать воду в те поилки. Они тарахтели постоянно, ни на минуту не отключаясь, днем и ночью. Все румынские солдаты приезжали к дому на бричках, распрягали лошадей, поили их, а сами в это время обычно обедали. После этого запрягали лошадей и уезжали. И лошадей, и румынских солдат всегда было очень много. Женщинам казалось, что это было настоящее столпотворение и что это никогда не закончится: одни подводы (брички) подъезжали, на других – уже распрягали лошадей, часть из них стояла на водопое, другая - уже запрягалась... В этом доме жить было практически невозможно и очень страшно. Но деваться было некуда, надо было как-то выжить и сохранить детей. А потому за все время оккупации Попутной женщины ни разу не выпустили трехлетнюю Валю и четырехлетнюю Нину из дому, очень за них боялись.
А старший Миша был мальчишкой, потомственным казаком. Ему было уже 8 лет. По казачьим меркам – немало. Когда на войну уходил его отец, а затем – его дяди, все они говорили ему, что он – казак, и он – старший мужчина в семье, а потому он должен защищать ее. Удержать Мишу в доме было невозможно. У него были друзья намного его старше. И они уговорили его украсть пистолет у своих непрошеных постояльцев. Они ему обещали убить румынских офицеров, этим освободить их дом и защитить его семью. Миша так и сделал: стащил пистолет со стола румынского штаба. Но один из офицеров быстро вернулся, и сразу же вычислил, по чьей вине исчезло оружие. Он тут же нашел Мишу и отобрал пистолет. Миша к этому времени еще не успел передать его друзьям. Офицер уже наставил пистолет на Мишу, намереваясь его застрелить. Услышав плач, в штаб ворвалась бабушка Саня. Она бросилась к офицеру, умоляя оставить Мишу, так как он еще неразумный ребенок, слишком мал, и пистолет для него просто игрушка! Бабушка стала призывать его к отцовским чувствам: «Если бы такое произошло с твоим сыном, как бы ты тогда поступил?» К великому счастью, ей удалось уговорить оккупанта и этим спасти внука. После этого под страхом смерти запрещалось входить в румынский штаб жильцам дома.
Оставив живыми хозяев дома, румыны все равно обрекли их на голодную смерть. У женщин отобрали абсолютно все съестное, для них оккупация оказалась такой же голодной, как и 1933 год. Единственное, что у них осталось, это на чердаке немного пшеницы и кукурузы, которое мололи, и маленькую горстку заваривали в воде. И так питались практически пустой похлебкой до конца оккупации.
Было очень голодно. Тете Рае удалось раздобыть два ведра пшеницы в «Заготзерне», и она несла их домой с заветной мечтой, что они наконец-то испекут пышки. Но когда она подошла к дому, к ней сразу же кинулись румынские солдаты – проверить, что она несет. Увидев зерно, сразу же ухватили ведра, заявив, что им нечем кормить румынскую армию. На протесты женщины о том, что они умирают с голоду и в первую очередь умрут дети, румыны тут же направили на нее несколько автоматов, дав понять, что если она не уберется – застрелят.
Но тете Рае еще раз посчастливилось разыскать такой же пшеницы. В этот раз с ведрами постаралась подойти к дому обходным путем, незаметно. Уже успела приблизиться к порогу, но тут опять ее остановили вездесущие румыны – отобрали и это зерно. Единственное, что удалось несколько раз принести тете Рае за все время оккупации, это по нескольку картошин, а после морозов – немного мерзлой картошки и свеклы. Для семьи это был настоящий праздник – они смогли сварить суп. Каким образом, питаясь только тюрей (так они называли эту пустую похлебку), они сумели выжить сами и сохранить малышей, они и сами не знали. Они считали это чудом.
Получалось, что немцы со своими союзниками-румынами не делились никакими продуктами. В попутненском «Заготзерне», руководимом немцами, были очень большие запасы зерна, но, очевидно, дружба их была поставлена так, что «табачок был врозь», и голодные румыны у станичников отбирали абсолютно все съестное.
Но и это были еще не все испытания. С наступлением осени сильно похолодало. Стены в доме были тонкие, и температура была не намного выше, чем на улице. Топить было нечем. На дрова можно было бы спиливать отдельные ветки вблизи растущих верб, но румыны предупредили: «К огороду не подходить!» В близлежащей роще было много деревьев с порослью, в мирное время их жители обычно вырубали для топки. С оккупантами делать это было невозможно
Поэтому единственное, что оставалось бабушке и тете,это вырубать начавший плодоносить большой сад, заложенный дедом Харитоном Зиновьевичем. И чтобы семье не замерзнуть, до конца оккупации весь сад был практически вырублен. Здесь была еще одна проблема – дрова были сырыми и гореть не хотели. Когда была корова, то для растопки дров всегда пользовались кизяками (это высушенный навоз), он превосходно горел, или же применяли солому, сено. Но этого ничего не было. Поэтому для растопки приходилось брать с чердака дома ценные книги.
И что еще меня поразило - абсолютно все мои старшие родственники, каждый в отдельности, с большим сожалением рассказывали о том, что им в оккупацию не удалось сохранить японские обувные колодки. Ими также пришлось растапливать печь…
Эти деревянные колодки на девочку в конце XIX века привез дед Харитон Зиновьевич из Японии. Там он, по рассказам бабушки Сани, в течение пяти лет нес казачью службу. Дед взял их с собой как сувенир, на показ станичникам. Дело в том, что в эти времена японцы девочкам от 3 до 4 лет надевали деревянные колодки – чтобы не росла ножка и была изящной. Снимали их только перед замужеством. На самом деле ножка была маленькой, напоминающей копытце, и женщины уже не ходили, а семенили маленькими шажками. Эти колодки и служили доказательством пребывания деда в Японии. Так пришлось, что с помощью и этой диковинной вещи получилось уберечь малолетних детей от холода и замерзания, а это – главное. Однако более детальных обстоятельств службы казака Харитона Клименко в Японии никто из женщин старшего поколения не знал. Казаки не особо делились со своими женами о ратных делах. Уверена, что об этом хорошо были осведомлены все шестеро сыновей деда. Но они, за исключением двоих, погибли на фронтах Великой Отечественной войны.
В последние дни оккупации к ним добрались из Черкесска еще одна из невесток бабушки Сани с двумя дочерьми - Надежда Кузьминична Клименко. Им срочно пришлось оттуда убегать, так как они узнали, что включены в расстрельные списки. Скорее всего, по злобному доносу соседа. К счастью, на момент их прибытия дом уже покинули непрошеные гости. Таким образом, семья выросла еще на три человека.
Удивительно, но бабушка Саня часто вспоминала, что румыны не были жадными. И это после того, как они забрали абсолютно все съестное, в том числе и корову. Очевидно, на ее мнение повлиял широкий жест, сделанный румынскими офицерами на прощание.
В январе 1943 года к станице уже подходили советские войска, и фашисты обратились в бегство. Четверо постояльцев, румынских офицеров, быстро удрали из дома, а их солдаты оставались еще несколько дней. Затем они погрузили в брички оба насоса из колодца, поилки для лошадей и со своей походной кухней спешно отправились за речку Бей-Мурза-Чехрак – в сторону Армавира.
Но перед уходом офицеры сделали такой сюрприз, что их надолго запомнили. Они оторвали в доме доски от двери из зала в спальню, которые сами же заколотили, организуя свой штаб. Затем открыли двери настежь – в ту комнату, где жила семья и сказали, что уезжают, а на пол положили четыре огромнейшие картонные коробки. В каждой из них оказалось по такому же огромнейшему пирогу – очень толстому, с большим количеством повидла внутри. Семья была поражена. Первая мысль, которая возникла: «Пироги отравлены!». Но дальше подумали, что для этого хватило бы и одного пирога – зачем же оставлять целых четыре? Очень хотелось есть - голод в оккупацию был слишком тяжелый и длительный, поэтому просто выбросить эти пироги у семьи не хватало мужества. А потому решились: отрезали большой кусок пирога и начали искать собачку в Попутной. Сделать это было нелегко, животных перестреляли фашисты. Но собачку все-таки нашли. Она съела этот кусок с большим удовольствием. У семьи хватило терпения дождаться утра. Узнав, что животное в порядке, они решились: ели понемногу, растянув эти пироги на продолжительное время. Из еды у них больше ничего не было. Бабушка Саня постоянно подчеркивала, что эти пироги всем им спасли жизнь.
Оккупанты сбежали, но не скоро семья избавилась от следов их присутствия. В комнате, в которой они жили, остался очень сильный запах пота. Бабушка Саня и тетя Рая рассказывали о том, что ни разу не видели, чтобы в румынской армии хотя бы однажды устраивали баню, несмотря на то, что их колодец был всегда полноводным и у румын постоянно работали насосы, наполнявшие поилки лошадей.
Из-за невыносимого запаха женщины теми же досками вновь заколотили двери в зал - жить в такой комнате было просто невозможно. Чтобы избавиться от этой вони, двери зала, ведущие на улицу, держали постоянно открытыми. К тому же они трижды белили комнату, каждый раз надеясь, что концентрированная известь поможет уничтожить немыслимый запах. Все это не спасало, запах оставался таким же сильным. Несмотря на то, что семья увеличилась, стало уже восемь человек, и в двух маленьких комнатках было очень тесно, располагаться в этом зале было невозможно.
И тогда женщины решили дождаться тепла. Тут они пошли на кардинальные меры – полностью очистили стены от глины до досок (основы дома), ведь это именно глина впитала в себя этот запах.
Такой труд был неимоверно тяжелым: вначале делали ногами такой же замес с соломой, как и для изготовления самана, и обмазывали все стены и потолок очень толстым слоем, чтобы дом держал тепло. После высыхания - второй и третий разы, и, наконец, тройная побелка. И все это вручную, так как шла война, лошадей в колхозе не было. Таскать очень большую массу глины им тоже приходилось на себе, так как все мужчины были на фронте. Ремонтом занимались только поздними вечерами и ночами, после работы на колхозных на полях. Тогда все жили только одним, не думая о себе: «Все для фронта, все для Победы!»
Завершив этот изнурительный ремонт, только тогда семья смогла занять и свой зал.
Одним словом, фашистская оккупация и связанные с ней лишения и голод надолго запомнились нашим женщинам, их детям. Об этом событии семья рассказывала еще не одному поколению нашего рода.
